Плутовство как элемент культуры

Севостьянов Д. А., Марин А. Ю. 

Статья посвящена анализу роли Плута в художественной культуре, свойствам этого образа с точки зрения исследования отношений данного персонажа к иерархии ценностей и к иерархии социальных отношений. Показано, что роль Плута раскрывается при исследовании инверсий – особой формы отношений в иерархической системе, при которой низший элемент приобретает свойство главенства в иерархии.  Рассматриваются взаимоотношения Плута с его антиподами – Простофилей, Стяжателем и Штрейкбрехером. Показано также, что при исследовании этих взаимоотношений существенная роль отводится психоаналитической концепции, характероанализу, анализу мифа. 

Ключевые слова: Плут, игра, иерархия, инверсия, архетип, влечение. 

The article is devoted to the analysis of the Rogue’s part in fiction and it’s characteristics from the point of his attitude to the scale of values and social relationships. Rogue’s part is discovered with the test of inversion (a specific type of relationship in the hierarchical system where the lowest representative  gets the ruling duty. Rogue’s character is shown through the investigation of his interrelation with a Simpleton, a Money-grubber and a Strike-breaker who are considered to be his antipodes. It is said that psychoanalytical concept, the analysis of character and myth are primary important in the research of this relations. 

Key Words: Rogue, game, hierarchy, inversion, archetype, drive. 

Среди разнообразных обобщенных образов в контексте художественной культуры особое место занимает Плут. Образ Плута никогда не оставляет нас равнодушными; Плут, ловко околпачивающий окружающих и даже нас самих, вызывает не ненависть, а скорее симпатию. Плут – неизменный герой многих литературных произведений. Нечасто он обретается на вторых ролях; обыкновенно он выходит на первый план.  Плутовство стало настолько распространенным  и всепроникающим элементом мировой культуры, что может считаться весьма достойным объектом культурологического исследования. Без изучения этого элемента картина современной культуры была бы неполной, искаженной, недостаточной.

Кто такой Плут? Словарь Ожегова трактует это понятие просто: «1. Хитрый и ловкий обманщик, мошенник. 2. Хитрец, лукавец». Более пространное определение можно встретить в словаре Даля: «Плут – кто плутует, ловкий обманщик, мошенник, бездельник, нечестный человек, особ. в мелочах, надувала, оплетала, ошукала. Плуту в руки не попадайся. Да умный человек не может быть не плутом! Грибоедов. Квас плут: воду навел, а сам ушел! о жидком квасе. Плутец, плутишка, плутыш б. шуточн. умный, хитрый, бойкий ребенок. Плутяга, смягченное прозвище плута. Плутища отъявленный. || Плутовка и плутовочка, б. шуточн. и ласкат. Эта плутовка всякого обойдет. Купец плутец. У всякого плута свои расчеты. Рука руку моет, а плут плута покрывает. Алмаз алмазом режется (или: гранится), плут плутом губится. Плут на плуте едет, плутом погоняет. Не душой худ, а просто плут».

Образ Плута на страницах мировой художественной прозы, поэзии, эпоса, драматургии, при всей кажущейся «несерьезности» самого этого персонажа, требует весьма вдумчивого анализа, ибо велика его роль в формировании современной культуры. Для такого анализа требуется надлежащий инструмент, некоторый исходный теоретический конструкт, опираясь на который, возможно было бы определить истинную роль фигуры Плута в культурном контексте. Таким инструментом может быть назван инверсивный анализ.

Инверсивный анализ – метод организации научного исследования, основанный на выявлении и изучении инверсивных отношений в иерархических структурах. Под инверсией в данном случае понимается ситуация в иерархической структуре, при которой нижестоящий в иерархии элемент, в силу ряда обстоятельств, приобретает в этой иерархии главенствующее значение, оставаясь при этом на своей прежней невысокой иерархической позиции. В инверсии кроется противоречие и парадокс, но наша жизнь полна таких парадоксов, и подлинная картина жизни немыслима без их анализа. В то же время, помимо инверсивных отношений, в каждой иерархии можно встретить и исходные, ненарушенные иерархические отношения; они будут ниже обозначаться как отношения ордера.

Инверсивные отношения возможны не во всякой иерархии; они – принадлежность сложных иерархий, сформированных на основе нескольких организационных принципов одновременно. Подобное устройство присуще таким иерархическим системам, как «человек», «общество» и «культура». А поскольку Плут – это персонаж (человек), реализующий свои плутовские действия в обществе и отображенный в контексте культуры, то возможности инверсивного анализа могут быть применены к его изучению в полной мере.

Плут действует в условиях существующей в окружающем его обществе некоторой иерархии ценностей. Одновременно сам он живет в некоторой системе общественных отношений и занимает то или иное место в социальной иерархии. Все действия Плута, его взаимодействие с окружающими, его отличия от других людей (не Плутов) в значительной мере определяются его отношениями к этим двум иерархиям.

Понять суть Плута невозможно вне контекста игры. Плут играет. Это главная характеристика Плута, основное его качество. Игра, как известно – один из основных и наиболее распространенных видов человеческой деятельности. Игра проникает повсеместно; ни в искусстве, ни в детской, ни в отношениях полов, ни в спорте, ни в споре, ни в суде, ни на войне, ни в богослужении, ни на званом обеде, ни на празднике нам не уйти от многочисленных игровых элементов, пронизывающих всю нашу жизнь. Игра наполняет человеческую жизнь смыслом. Без игры наше существование превратилось бы в угрюмую битву за еду. Кроме того, игра сообщает нашей жизни динамику, ибо по природе своей игра динамична; в ней  мы не только проявляем физическую активность, но и реализуем динамику отношений. Принципиальное же отличие же игры от других видов деятельности может быть обозначено так: игра поддерживается интринсивными мотивами, прочая деятельность – мотивами экстринсивными. 

Интринсивный мотив направлен на саму деятельность; другими словами, высший смысл игры заключается в ее процессе, но не в результате. Игра привлекательна уже тем особым эмоциональным состоянием, которое человек переживает в ней.  Экстринсивный же мотив направлен на результат, лежащий за пределами деятельности, но не на сам ее процесс.

Таким образом, Плут фактически, сакрализует обыденный ритуал игры, насыщая его необычно яркими переживаниями и превращая его в элемент шоу. Собственно, вне фигуры другого, выступающего как зритель, игра плута попросту невозможна, и тогда, когда нет никакой надежды найти подходящего зрителя, Плут становится таким зрителем и ценителем сам, моментально меняя место в партере на подмостки – и наоборот. Вообще театральность плутовского действа позволяет говорить о том, что превращение обыденного в священное происходит путем истеризации – и Плут, несмотря на внешне мужскую атрибутику, пытается стать тем, кто хочет угодить кому-то иному. Кому? Да тому, чье желание представляется ему гораздо более важным, тому, кто устанавливает правила игры, тому, чье одобрение и чьи аплодисменты он ожидает ежесекундно. Поэтому, в принципе, справедливо говорить о том, что дискурс Плута – дискурс вполне истерический, а сам механизм сакрализации – тот же самый, что, в своё время был использован и для озвучивания мифов, создав драму античности.

Интересно, что термин «миф», говоря о сценарии Плутовского романа (или драмы) может быть использован двояко. Мифом является и тот сценарий, что выстраивается для оппонента Плута –  к какой категории он бы ни относился (об этом ниже). Но мифом являются и сами похождения Плута вне зависимости от источника или автора. Всякий пантеон домонотеистической религии непременно включал в себя плутовскую фигуру одного их второстепенных богов – будь то античный Гермес, древнескандинавский Локи или любой другой бог-трикстер. Их похождения не столько архетипичны, сколько оправданно литературны, и это обстоятельство позволяет утверждать, что даже и вполне современные авторы плутовского романа, вероятно, сами того не ведая, находятся в плену  у структуры мифообразования, выстраивая похождения героя вполне в соответствии с требованиями этой самой структуры, диктующей не только фигуры оппонентов Плута, но и подлинные цели происходящего.

В человеческой деятельности мы можем различить цель и средства. Цель по значимости обыкновенно превосходит средства; недаром считается, что «цель оправдывает средства», «Париж стоит мессы». Человек может по доброй воле выполнять тяжелую, неприятную, скучную работу; но выполняет он ее, например, потому, что за нее полагаются деньги (а получить  денежное вознаграждение – это внешняя, по отношению к деятельности, цель). В этом случае в отношениях цели и средства существуют отношения ордера. Цель объективно важнее средства просто по определению, в принципе; но и для данного труженика, в его субъективном восприятии, отношение значимости цели и средств сохраняется. Однако когда человек не трудится в поте лица, а играет, он поглощен процессом и уже не придает решающего значения какой-либо внешней цели. Поэтому игра может рассматриваться как особый вид деятельности, в котором преобладают инверсивные отношения – средства в ней важнее цели.

Плут всегда ставит себе в игре какие-либо цели, материального или иного порядка; но в действительности процесс игры занимает его гораздо больше, чем сама такая цель:

 

О наслажденье – скользить по краю!
Замрите, ангелы! Смотрите – я играю!
Моих грехов разбор оставьте до поры,
Вы оцените красоту игры!

 

Итак, игра – инверсивная деятельность. Однако и само плутовство наполнено инверсивными отношениями, помимо тех инверсий, неизбежность которых проистекает из самого процесса игры.

Участвуя в игре вместе с другими людьми (не Плутами), Плут нарушает правила игры (т.е. плутует). На словах, однако, он продолжает соблюдать и уважать данные правила. Другие участники игры эти правила соблюдают, создавая тем самым для плутовства точку опоры. Если соблюдение правил игры считать более правильным (нравственным, достойным) поведением, чем нарушение правил, то в этом отношении те, кто соблюдает правила, оказываются иерархически выше Плута. Но Плут, благодаря своему плутовству,  выигрывает – и тем самым (правда, на основе другого принципа) завоевывает право на вышестоящую иерархическую позицию, право, которым он никогда не сможет воспользоваться – и это становится одной из форм инверсивных отношений. Хорошо оказаться победителем, соблюдая все правила. Но Плут считает, что все же лучше сплутовать и победить, чем, полностью соблюдая правила, проиграть.  При этом нарушение правил игры, очевидное для других игроков, для самого Плута никаким нарушением не является. Просто он играет в несколько другую игру: «Обмани, чтобы не поймали». А поскольку нарушение игровых правил происходит тайно, то в играх действует негласное правило: «Плут игру не портит». Плута изгоняют из игры, только когда его плутовство становится настолько заметным, что его уже невозможно игнорировать, не разрушив саму игру.

Кто же является антиподом Плуту? Таких антиподов можно выделить несколько. Так, первый антипод Плута – тот, кого Плут обманывает; это Простофиля. Плута отличает острота ума, благодаря которой он поднимается над Простофилей, опять-таки завоевывая право на более высокую иерархическую позицию (и заслуживая наши симпатии); Простофиля же положительных свойств своего ума не проявляет; он просто усвоил правила игры – и они заменяют ему способность самостоятельно мыслить и принимать собственные решения.

Еще один антипод Плуту – Стяжатель; от Плута он отличается тем, что он, притворяясь игроком, фактически не играет. Если все игроки погружены в инверсивную деятельность – игру (и Плут тоже погружен в нее), то Стяжатель только делает вид, что играет, в то время как в действительности его деятельность – вовсе не игра. Для него внешняя цель куда важнее процесса. Он хочет заполучить приз, полагающийся победителю, а не наслаждаться процессом игры.

Наконец, третий антипод Плуту – это еще один нарушитель правил игры, Штрейкбрехер. Он тоже нарушает правила, но делает это демонстративно. Он показывает всем играющим, что правила игры он не уважает и соблюдать их не намерен. И если присутствие Плута в игре терпят, то Штрейкбрехер обречен на изгнание и репрессии. Он – диссидент, еретик, outlaw (изгой). Согласиться с его позицией – значит, обесценить общую игру, на что, конечно, остальные игроки категорически не согласны. При этом «наедине с собой», в собственных мыслях Штрейкбрехер вовсе не отрицает сам институт игры (как это делает Стяжатель). Как и Плут, он играет в другую игру. Еретики и диссиденты всегда изобретают свою игру – собственную, не такую, как у остальных. Но если игра Плута встроена в ранее существовавшую игру (Плут без этой, общей с другими, игры функционировать не может, иначе некого будет обманывать), то Штрейкбрехер готов полностью удовлетвориться только «своей» игрой, а ту игру, правила которой он презирает, он просто готов игнорировать.

Полную антологию отражения плутовства в художественной культуре едва ли возможно составить. Одно можно сказать наверняка: плутовство отображается в художественной литературе уже столько времени, сколько существует сама литература.

Один из первых известных Плутов – несомненно, Одиссей. Это, впрочем, лишь одна из сторон этой сложнейшей и противоречивой фигуры. Одиссей – не только Плут; он и герой, и путешественник, и воин, и военачальник, и мореход, искусный рассказчик. Он – любящий отец и супруг, но он же – любовник коварных и прекрасных нимф. Плутовство Одиссея заключается, в частности, в том, что он способен победить обманом там, где он явственно уступает своему оппоненту силой – например, в истории с циклопом Полифемом. По своим физическим данным он, конечно, находится в подчиненном состоянии по отношению к могучему циклопу, но он превосходит циклопа хитроумием  и побеждает его.

В трагедии Софокла «Филоктет» Одиссей прямо выставлен в качестве плута:

 

Открою все, коль, видно, ты не слышал.

Был у Троян гадатель благородный,

Приамов сын, по имени Елен.

И вот лукавец, всеми поносимый,

Плут Одиссей, один, средь ночи выйдя,

Схватил его и славную добычу,

Привел, в цепях, к ахейцам на собранье…

 

Еще один такой персонаж изображен в романе Ф. Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» (1533-1564). Это Панург; само его имя (πάν έργον) означает нечто вроде «действующий всюду» или «человек на все руки». Он – насмешник, изворотливый человек, проныра; циник и бесстыдник; он, несомненно, Плут.

Плутовство стало одним из излюбленных качеств героя со времени становления великой европейской драматургии. Примером может послужить всем известная фигура Труффальдино из пьесы Карло Гольдони «Слуга двух господ» (1749). Плута можно встретить и на страницах более поздних произведений: достаточно вспомнить роман Томаса Манна «Признания авантюриста Феликса Круля» (1954). Плутом является и Остап Бендер. Несомненно, Плутом был и Ходжа Насреддин – и в тех чертах, которыми наделила его народная фантазия, и в образе, представленном в знаменитой повести Леонида Соловьева «Повесть о Ходже Насреддине» (1939-1950). Однако, повторяем, перечислить все плутовские образы в мировой литературе попросту невозможно – и потому, что их много, и потому, что ряд персонажей включал в себя, помимо свойств Плута, еще и многие другие, вовсе не плутовские качества.  

Антагонисты Плута также встречаются в произведениях многих авторов – либо вместе с Плутом, оттеняя его свойства (чаще всего в этом качестве выступает Простофиля), либо же действуют самостоятельно. Так, в известном романе И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок» таким антиподом Плута выступает Александр Иванович Корейко. Он – Стяжатель. Хотя его и Остапа Бендера называют в книге «Два комбинатора», разница между ними есть – и огромная. Корейко, в отличие от Остапа Бендера – не играет. Он «бережет себя для капитализма»: ведет скучную, неинтересную жизнь, тщательно следит за своим здоровьем, и стяжает, стяжает, стяжает. Остап Бендер – полная ему противоположность: пока он гнался за призом, пока играл – он был в своей стихии. Получив же приз, он выглядит нервным, неприкаянным, потерянным человеком.

Еще один типичный пример Стяжателя (без сопутствующей фигуры Плута) – полковник Себастьян Моран из рассказа Артура Конан Дойла «Пустой дом». Он – карточный шулер, но он – не Плут: не острые ощущения влекут его к игре, а добыча средств к безбедному и благополучному существованию. И когда над ним нависла угроза разоблачения, он убивает молодого Рональда Адера – поступок, например, Плуту совершенно не свойственный.

Чрезвычайно характерные отношения Плута и Простофили, а также Плута и Стяжателя показаны в «Сказке о попе и работнике его Балде» А. С. Пушкина; еще лучше они показаны в одноименном мультфильме (реж. Инесса Ковалевская, 1973). Поп – типичный Стяжатель, наказанный Балдой за свою жадность. В другой роли выступает Бесенок. С ним, например, у Балды происходит состязание по бегу. Балда сразу же начинает жульничать. Он не бежит сам, а предлагает обогнать своего «меньшого брата» – т.е. зайца. Все зрители, наблюдающие за этим соревнованием, совершенно точно знают, что заяц – никакой не брат Балде. Бесенок же (как и всякий Простофиля) добросовестно исполняет правила игры и даже обгоняет зайца; но у Балды припасен еще один точно такой же заяц, которого он в нужный момент вытаскивает из-за спины! Таким образом, Балда сжульничал, и сжульничал он дважды; но на чьей стороне симпатии публики? На стороне Балды: он не просто Плут, он – Ловкач (а Бесенок – Простофиля).

Однако Балда, хотя и наказал Стяжателя-Попа, остается нищим, каким и был. Добытый им оброк все равно достался Попу (хотя у него, по сказке, от щелчка и «вышибло ум»). Балду, который свое эфемерное счастье заработал собственной хитростью и собственным умом, невозможно представить в роли второго Стяжателя рядом с Попом. Это не значит, что Плут – по определению, бессеребренник и альтруист. Но это определенно означает, что игра для него важнее, нежели приз, добытый в игре. И потому реально ведущего места в социальной иерархии Плут занять не может; а если и случится такое, то там ему понадобятся вовсе не плутовские качества.

И коль скоро мы, разбирая поведение персонажей этой вечной драмы – плутовского романа – согласны с архетипизированностью основных его персонажей, то это дает возможность разобрать такой роман именно как миф,  с использованием дихотомических категорий, полностью отражающих динамику отношений ключевых фигур мифа. Структуральный анализ взаимодействия  Плута со своими антагонистами позволяет воспользоваться схемой З.Фрейда, изложенной им в статье «Влечения и их судьба». Говоря о возможных путях трансформации того или иного влечения, Фрейд указывает, что судьба влечений может быть следующей: 

1) Обращение на собственную личность.

2) Вытеснение.

3) Превращение в противоположное.

4) Сублимация. 

Все основные паттерны взаимоотношений с перечисленными персонажами вполне укладываются в данные способы трансформации.

Так, отношения Плута с Простофилей вполне могут быть отражены обращением на собственную личность. Сам Фрейд, трактуя три этих дихотомии применительно к глаголу любить, обозначал такую позицию парой бинарных оппозиций «любить – быть любимым». И действительно, Простофиля, по сути, составляет первейшее и необходимейшее условие всей игры Плута, его реверса, того дополнения, без которого игра не состоится вообще. Политика Плута, собственно, на том, чтобы внушить Простофиле любовь к себе, и при этом наш герой не чурается никакими излишествами. «И чего это я в тебя такой влюбленный?» - спрашивает своего только что обманутого напарника-Простофилю персонаж пьесы «Свадьба в Малиновке» легендарный Плут Попандопуло. При этом он нисколько не лжет – ведь насущная потребность в любви Простофили – залог не просто выигрыша Плута, но выигрыша по всем правилам. И тогда Простофиля становится поистине сверхценным объектом, чья любовь к тому, кто его обманул, становится многократно ценнее самого выигрыша. Это же подтверждается семантическим анализом словаря, описывающего акт обмана. «Надул», «поимел», «сделал», «облапошил (облапал)», «нагрел» - все эти термины-заместители акта соития, вплоть до самых эвфемистичных, ярче прочего указывает на точность Фрейдовской расстановки по принципу «любить – быть любимым». При этом Простофиля отдается процессу игры с куда большей самоотдачей, чем сам Плут – и ритуал обыденного действа становится для него действительно сакральным – в куда большей степени, чем для Плута. Простофиля не истеризует процесс – он действительно живет в пространстве особых смыслов, услужливо подсунутых ему Плутом. Плут это знает – и на самом деле, понимая ущербность своей позиции, старается сохранить любовь Простофили как свидетельство чего-то подлинного. И Простофиля великодушно позволяет ему это. Так, в комедии Эдуардо де Филиппо «Великая магия» обманутый муж-простофиля Калоджеро в конце пьесы отказывается признавать, что его провели вокруг пальца и самозабвенно сжимает шкатулку, где якобы спрятана его жена – чем сбивает с толку своего обманщика плута Марвульо.

Отношения Плута со Стяжателем сложнее и в чем-то острее. Здесь влечение к игре подвергается со стороны Стяжателя вытеснению. Не то, чтобы он не знает об условиях игры, но согласен выполнять их как инструмент. Можно предположить, что в данном случае исполняется Фрейдова конструкция бинарной оппозиции «любовь – равнодушие». Стяжатель, в общем, знает цену Плуту и ни в какой сакрализации ритуала участвовать не намерен (не мешая, впрочем, делать это другим). Его священное – в другом, и он способен перебить Плуту его волшебную игру, обесценив истерическое шоу Плута в пользу собственного божества – Золотого Тельца. Именно так и происходит в «Золотом телёнке» Ильфа и Петрова, когда стяжатель Корейко, используя правила Игры, обыгрывает плута Бендера, нацепив в нужный момент противогаз и, став неузнаваемым для Плута, ускользает от расплаты. Характерно, что в этой ситуации Бендер, переживая свое поражение, не теряет лица, ибо, по его понятиям, Великая Игра восторжествовала, обеспечив себе новый виток противостояния. Дихотомия «любовь – равнодушие» не просто осталась неразрешенной, она открыла новое пространство для игры и того, и другого. А вот выиграв в финале романа, Бендер уже на полном серьезе спрашивает своего противника: «Вы лишили меня веры в человечество, Александр Иванович. Разве это не стоит миллиона – вера в человечество?». И уже после этой фразы Игра разом затухает. Победив, Плут стал проигравшим, ибо игра сделалась ненужной, а сакральное пространство куда-то переместилось. Равнодушие  полноценно исполнило свою функцию защиты, победив любовь и лишив цели Игры катексированности.

Стяжатель, как и Простофиля, относится к Игре всерьез, но серьезность эта – разноплановая. Простофиля доверчиво отдается Плуту в расчете стать близким, а Стяжатель всегда знает, что под внешней трескотней обаяшки-трикстера могут прятаться подлинное, по его меркам, богатство. Сакральное Простофиле дарят, а от Стяжателя скрывают (бросая ему тем самым вызов, как правило, успешно принимаемый). Это и есть принципиальная разница между обращением на себя  в игре с Простофилей и вытеснением в игре со Стяжателем.

Но существует ещё один персонаж, использующий третий путь трансформации: превращение любви в ненависть. Это Штрейкбрехер, ведающий о том наслаждении, что получает от Игры плут и всеми силами стремящийся это наслаждение уничтожить. Не Игра, собственно, ему ненавистна, а чужая ловкость. Штрейкбрехер ломает чужой успех, маскируя ненавистью собственные забытые и невыносимые попытки добиться когда-то любви. Высоко вздымая знамена последовательного неудачника, он примеряет блестящие одежды депрессивного нарцисса – т.н. «борца за правду». Вытащить из этого профессионального страдальца тщательно спрятанную любовь практически невозможно – ведь это означало бы примирение с миром, а такая позиция, выражаясь языком психоанализа, привела бы к осознанию собственной кастрированности,  утрату вторичного удовольствия и признанию величия  обесцененной ранее фигуры Отца. Вильгельм Райх в своём «Характероанализе» проницательно указал на такую особенность характера т.н. «социального мазохиста», как склонность к провокациям. «Смотри, как мне плохо, как я несчастен, люби меня!... Ты должен меня любить, я буду добиваться твоей любви, я буду тебя злить!» Райх полагает, что нарциссизм – непременная изнанка любого демонстративного страдания, и это прекрасно вписывается в характер Штрейкбрехера. Там же он прямо утверждает: что «Мазохистский характер пытается связать своё внутреннее напряжение с помощью неадекватных методов» – то есть, он, в отличие от Плута, способен на все (это, кстати, роднит его со Стяжателем – но мотивация Стяжателя совершенно иная).  В «Приключениях бравого солдата Швейка» злейшим врагом плута Швейка становится стремящийся жить по написанным правилам и понимающий все буквально подпоручик Дуб – диссидент даже и для не отягощенной либерализмом офицерской среды Австро-Венгрии. Он моментально определяет в Швейке личного врага именно из-за того удовольствия, что получает Швейк от Большой Игры в Войну и изводит бравого чешского солдатика своими придирками и провокациями. При этом Дуб имеет репутацию дурака даже и среди формально равных. Именно на фигуру дурака (якобы слабоумного) указывает Райх, описывая довольно частый типаж социального мазохиста. По Райху, такой персонаж – вовсе не глупый человек. Скорее он бывает успешен в своих делах, но имеет скверную привычку вызывать особого рода неприязнь. Происходит это, по рассказам пациентов Райха, как своеобразная форма требования любви: «Как же сильно меня любят, даже если я притворюсь глупым? Если я нелюбим, то я и недостоин любви, поэтому я должен стать тупоумным и отвратительным». Именно такого рода позиция  отличает разрушителя неписаных правил Дуба. Он ухитряется портить отношения со всеми – вплоть до батальонного командования, смакуя тем самым свою особость и принципиальность. Не удивительно, что Швейк в этом противостоянии получает множество союзников.

Вопрос о сублимации влечения (в данном случае – влечения к Игре) может быть рассмотрен применительно к тем ситуациям сценария мифа, когда Плут вынужден по каким-либо причинам высшего порядка от игры отказаться (например, из-за влюбленности в героиню). Бендер, встретивший вновь свою любовь, Зосю Синицкую, «натужно шутит», не находя даже сил (а главное – оснований) для обыгрывания и  высмеивания своего естественного соперника – мужа Зоси. Труффальдино, влюбившийся в Смеральдину, теряет половину своей ловкости и никак не может объясниться. Словом, происходи что-то, что делает Игру ненужной – что-то такое, что позволяет реальности любви выйти на авансцену представления в своём изначальном виде – и тем самым перейти от Игры к подлинному переживанию Реального, растеряв неизвестно куда все свои блестящие защиты. Плут переживает подлинность, и commedia dell'arte рискует обрести иное измерение – измерение драмы. Но это уже, как говорится, другая история.

Какова же причина столь широко распространенного образа Плута? Таких причин несколько.

Во-первых, инверсивные отношения, в которых проявляется сущность Плута, лежат в основе всяких противоречий; литература же живет противоречием, коллизией. Там, где нет противоречий, нет и литературы; и потому яркое отображение инверсивных отношений, данное в фигуре Плута, всегда привлекает внимание – оно составляет то, что есть соль литературы, ее характер и суть.

Затем, фигура Плута заменила в общественном сознании ранее бытовавшую фигуру шута, скомороха, юродивого; эти персонажи тоже несли многие черты, присущие Плуту, и занимали в ритуализированном общественном сознании важнейшую нишу, которую теперь принято обозначать как «антиповедение». 

Наконец, Плут – живое олицетворение Игры, наделяющей жизнь человека смыслом; а поскольку значение игры в жизни человека велико, то и фигура Плута остается привлекательной для нас. Испытывая вместе с Плутом азарт, разочарования и предвкушение победы, мы тоже присоединяемся к его игре, хотя бы мысленно и условно; и это делает разнообразные похождения Плута столь увлекательными для нас, а образ Плута – столь значимым и распространенным.

 

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ   

1. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка/В.И. Даль. – М.: ГИХЛ, 1935. – Т.III. – С. 132.
2. Райх, В. «Характероанализ» - М.: ТЕРРА - Книжный клуб; «Республика», 1999 - гл. V. Мазохистский характер. С.201-232.
3. Словарь русского языка. Сост. С.И.Ожегов. -  М.: Гос. изд-во иностранных и национальных словарей, 1952. - С. 475.
4. Успенский, Б. А.  Антиповедение в культуре древней Руси / Б.А.Успенский // Избранные труды. Т.1. Семиотика истории. Семиотика культуры. - М.: Издательство «Гнозис», 1994. -  с. 320-332.
5. Фрейд З. Влечения и их судьба. В кн.: Влечения и их судьба. - М., 1999.- С.100.
6. Хейзинга, Й. Homoludens / Й. Хейзинга // Homo ludens. В тени завтрашнего дня. - М.: Издательская группа «Прогресс», «Прогресс-Академия», 1992. - С. 5-240.
7. Хекхаузен, Х. Экстринсивная и интринсивная мотивации / Х. Хекхаузен // Мотивация и деятельность: В 2 т. - Т. 2. М: Педагогика, 1986. - С. 234-248.
8. Юрков, С. Е. Антиповедение - гротеск – антимир / С. Е. Юрков // Под знаком гротеска: антиповедение в русской культуре (XI-начало ХХ вв.). СПб., 2003, с. 15-35.